Мы пускаем гитару, как шапку – по кругу.

Кто – то  против поет,

Кто – то, кажется, за.

пусть слова непонятны

новому другу,

но понятны, понятны, понятны – глаза.

 

 Все было пасмурно и серо,

И лес стоял как неживой,

И только гиря говномера

Слегка качала головой.

Не все напрасно в этом мире

Хотя и грош ему цена.

Не все напрасно в этом мире

Покуда существуют гири,

И виден уровень говна

 

 

 

 

Посошок бы выпить на дорожку,

Только век, к несчастью, не такой.

Втиснутся б ногою на подножку,

Ухватить бы поручень рукой.

И плевать, что, боль свою осиля,

Мы твердим, что горе не беда…

Долго ль уходить тебе, Россия,

Долго уплывать тебе, Россия,

Уезжать – неведомо куда.

           Когда я вернусь.

 

Когда я вернусь…

Ты не смейся – когда я вернусь,

Когда пробегу, не касаясь земли.

                           По февральскому снегу,

По еле заметному следу – к теплу и ночлегу –

И, вздрогнув от счастье, на птичий твой зов

                                                                     Оглянусь,-

Когда я вернусь,

О, когда я вернусь…

Послушай, послушай, не смейся,

Когда я вернусь

И прямо с вокзала, разделавшись круто

                                                         С таможней,

И прямо с вокзала – в кромешный,

                                   Ничтожный, раешный –

Ворвусь в этот город, которым казнюсь

                                                       И клянусь,

Когда я вернусь.

О, когда я вернусь…

Когда я вернусь,

Я  пойду в тот единственный дом,

Где с куполом синим не властно

                                      Соперничать небо,

И ладана запах,  как запах приютского хлеба,

Ударит в меня и заплещется в сердце моем –

Когда я вернусь.

О, когда я вернусь.

Когда я вернусь,

Засвистят в феврале соловьи

Тот старый мотив – тот давнишний,

                                  Забытый, запетый.

И я упаду, побежденный своею победой,

И ткнусь головою, как в пристань,

                                          В колени твои.

Когда я вернусь…

А когда я вернусь

                     Ошибка

 

Мы похоронены где –то под Нарвой,

Под Нарвой, под Нарвой,

Мы  похоронены где – то под Нарвой

Мы  были – и нет.

Так  и лежим, как шагали, попарно,

         попарно, попарно ,

так и лежим, как шагали попарно,

и общий привет.

И не тревожит ни враг, ни побудка,

Побудка ,побудка,

И не тревожит ни враг, ни побудка

Померзших ребят.

Только однажды мы слышим, как будто,

Как будто, как будто,

Только однажды мы слышим, как будто,

Вновь  трубы трубят.

Что ж, подымайтесь, такие – сякие,

Такие  - сякие,

Что ж, подымайтесь, такие – сякие,

Ведь кровь не вода.

Если зовет своих мертвых Россия,

Россия, Россия,

Если зовет своих мертвых Россия,

Так значит беда.

Вот мы встали в крестах да в нашивках,

В нашивках, в нашивках,

Вот мы встали в крестах да в нашивках

В снежном дыму.

Смотрим и видим, что вышла  ошибка,

Ошибка, ошибка,

Смотрим  и видим, что выщла  ошибка

И мы-  ни к чему.

Где  полегла в сорок третьем пехота,

Пехота, пехота,

Где полегла в сорок третьем пехота

Без толку ,зазря,

Там по пороше гуляет охота,

Охота, охота,

Там по пороше гуляет охота,

Трубят егеря.

 Абсолютно ерундовая песня.

 

Собаки бывает дуры

И кошки бывает дуры,

Но дурость не отражается

На стройности их фигуры.

 Не в глупости и не в дикости –

Все дело в статьях и в прикусе.

Кто стройные – те  достойные,

А прочие – на – ка, выкуси.

И важничая, как в опере,

Шагают суки и кобели,

Позвякивают  медальками,

Которыми их сподобили.

Шагают с осанкой гордою,

К любому случаю годною,

Посматривают  презрительно

На тех, кто не вышел мордою.

Рожденным медаленосителями

Не быть никогда просителями,

Самой судьбой им назначено

В собачьем сидеть президиуме.

Собаки бывают дуры

И кошки бывают дуры,

И им по этой причине

Нельзя без номенклатуры

Научили пилить на скрипочке –

Что ж, пили.

Опер Сема кричит – Спасибочки –

Словно пли.

Опер Сема гуляет с дамою, весел, пьян.

Что мы скажем про даму данную –

Не фонтан.

Синий бантик на рыжем хвостике –

Высший шик.

Впрочем, я при Давиде  Ойстрахе

Тоже – пшик.

Но под Ойстраха непростительно

Пить портвейн,

Так что в мире все относительно –

Прав Эйнштейн.

Все накручено в нашей участи –

Радость, боль…

Ля – диез – это ж тоже, в сущности,

Си – бемоль.

Сколько выдано – перевидано –

Через край.

Сколько выдано – перевидано

Ад и рай.

Над шалманом – тоска и запахи,

Сгинь душа.

Хорошо, хоть не как на Западе

В полночь – ша.

В полночь можно хватить по маленькой –

Боже ж мой.

Снять штиблеты , напялить валенки

 И – домой…

Разобрали венки на веники,

На полчасика погрустнели…

Как гордимся мы, современники,

Что он умер в своей постели.

И терза  ли Шопена  лабухи,

И торжественно шло прощание…

Он не мылил петли в Елабуге

И с ума не сходил в Сучане.

Даже киевские письменники

На поминки его поспели.

Как гордимся мы современники,

Что он умер в своей постели.

И не то чтобы с чем – то за сорок –

Ровно семьдесят, возраст смертный.

И не просто какой – то пасынок –

Член Литфонда, усопший сметный.

Ах осыпались лапы елочные,

Отзвенели его метели…

До чего ж мы гордимся, сволочи,

Что он умер в своей постели.

Мело, мело по всей земле

Во все пределы

Свеча горела на столе,

Свеча горела…

Нет никакая не свеча –

Горела люстра.

Очки на морде палача

Сверкали шустро.

А зал зевал, а зал скучал –

Мели Емеля.

Ведь не в тюрьму и не в Сучан,

Не к высшей мере.

И не к терновому венцу

Колесованьем,

А как полоном по лицу-

Голосованьем.

И кто – то спьяну вопрошал –

За что. Кого – там.

И кто – то жрал, и кто ржал

Над анекдотом…

Мы не забудем этот смех

И эту скуку.

Мы  - поименно – вспомним всех,

Кто поднял руку…

Гул затих. Я вышел на подмостки.

Прислонясь к дверному косяку…

Вот и смолкли клевета и споры,

Словно взят у вечности отгул…

А над гробом встали мародеры

И несут почетный – караул
Конструктор сайтов — uCoz